Вячеслав Майер, Чешежопица — большое описание тюремных нравов в Сибири. Мат с натурализмом inside. Смущает только глава про норкоманов:
«Собираются они на тусовку у маленьких кинотеатров и клубов зимой, а летом в парках оживленно беседуют. Кажется, не столько с другими, сколько сами с собой. Вопросы — ответы: ‘Ханка, чуйская цепляют сильно; Самолет (фамилия наркомана и его же кликуха) ушел в поход; вызывали к ментам; вмазал — кайф; приход был тяжелый, никак не мог найти вену на ногах; ты пробовал под язык?; Мартын в виски — ништяк; такую шалаву посадил на иглу — тащился с ней; Жуча настриг много бинтов в Тогучине; это что за кент? — Новенький, свой, из Омска; позвонили — прибыл рюкзачок свежей травки, кажется, ханка.’ Закуморенные, отрешенные бродят они по городам с расширенными белками глаз и объясняются словами-фразами, состоящими только из намеков, дефисов с пропуском и обрывками распространенных предложений. Окружающий мир служит им фоном для поисков единственной радости — укола или затяжки в смак. Они готовы на все, находясь в приступе, когда организм теряет усладу, когда бросает в раскуморивание — состояние, при котором все твое — голова, ноги, живот, печенка, легкие, кости, мысли, тело, слова — убегают, нагло покидая тебя. Спасение от этого рядом — горсть колес (таблетки морфина), укол маковым раствором из прокипяченных бинтов, затяжка анаши. Об опиуме и героине они могут только помечтать или увидеть во сне.»
В стиле «шприца марихуаны». Ханка ему, видите ли, чуйская.
Кстати, в «Малом атласе СССР», который стоит сейчас на полке, под чуйскую долину выделена отдельная страница.
